Говард не привык спускаться ниже высоких и остроконечных шпилей ратуши, её, казалось бы, родной и черепичной крыши лишь потому, что она обладала свойством быть всегда неизменно высокой и открывать широкий обзор на копошащихся внизу существ. Кардинал, запахнув свой воображаемый, серый сюртук, пряча под него столь же нереальную дубинку, сложил крылья, и уткнулся взглядом куда-то поверх всех тех «остальных», которые находились внизу и даже не подозревали о его невидимом присутствии – «пора заступать на пост». А тут уж вам решать как трактовать данную несказанную мысль, которая вспыхнула в его разуме, точно лампочка красного-красного цвета, напоминающая своим чётким, равномерным миганием о всей важности работы, которая будет проведена.

У вас есть вариант, от которого не слабо пахнуло тяжёлой, пыльной твердью. Выжженная солнцем трава, которая склонилась к самой земле напоминает жёсткую и щетинистую шерсть какого-нибудь дворового пса и хрустит под чёрными, кожаными ботинками. Пусть и небо здесь заливисто голубое, лазоревое, как крыло голубой сойки, а земля жёлто-золотистая, все предпочитают носить скучный, камуфляжный костюм. От края до края горизонта тянется серебристый забор с колючей проволокой, который люди и другие бескрылые твари берегут как зеницу ока – лишь бы никто не перемахнул через это треклятое ограждение (хотя разве возможно это?), которое блестит и как-то неясно угрожает чем-то. А чем птицы, к примеру, отличаются от людей? Уверен, что и у них есть определённые видимые или невидимый рамки, которые переступать – себе дороже. К примеру, возьмём тех же самых культистов...
Второй возможный вариант испускает тонкий аромат масла, которым очень часто наполняют медные кадила. Свет от него, ах, чудный, а слова о нём по обыкновению своему высокие и светлые, точно пришедшие с небес. Иногда люди заступают на пост, когда понимают, что у них пред каким бы то ни было Богом есть определённое желание, которое обязательно должно исполниться, стать материальной, чтобы ты мог пощупать её в своих руках или же наделить тебя всем необходимым в душевном плане и воспитать как идеального человека. Конечно же, цели и стремления у всех разные и их очень-очень много, так же как и разнообразных религий со своим баснословным количеством идолов. Говард верит, к примеру, в Культ, в своего лидера, в своих крылатых собратьев, верит в это всё всей своей душой, и отступать от своей своеобразной религии он не намерен, пожалуй, никогда. Это не жизнь. Это её наглое подобие, в которую кто-то смог вдохнуть капельку души. Жаль, что наш матёрый ворон этого не понимает, а возможно, ему просто нравится жить в полном порядке и готовить правосудие для всех неверных еретиков, подкладывая дрова в костры пламенной инквизиции. Эта секта – чёрная трясина, которая увела его ко дну, которая наделяет душу мечтами и целями, проворачивающими ключ зажигания прямо в сердце в подготовленной скважине. И жить становится не так тягостно и грустно, по крайней мере, Говарду, который долгое время был обижен на весь мир из-за целого ряда несправедливостей, переключившихся с ним.

Он выдыхает и наблюдает за тем, как незаметная струйка горячего пара исчезает в холодном, морозном воздухе. Сегодня не слишком холодно, как было в начале января, но голубоватый узор не торопится сходить с крыш и окон. Зима придаёт Улью какой-то совершенно промёрзлой красоты, которая теплится на грани живой и мёртвой, особенно когда светит яркое-яркое солнце. Говард, окинув дивное диво своим прищуренным взглядом, точно сплюнув, молвит, уткнув чёрный кончик клюва в свою распушенную грудь:
– До весны чуть меньше двух месяцев.

Отредактировано Говард (2017-06-04 18:42:26)

По неким причинам, наблюдать за жизнью, снующей тут и там было неописуемо интересно, местами это было похоже с просмотром новостного телеканала, только для птиц, а в большем числе для культистов, а в этой точке, к сожалению, только для них. Площадь с самого создания находилось под контролем Культа и, ах, как же жаль, что многие не успели познакомиться с нерушимым сводом законов Улья, с которыми как всегда новоиспечённые или нет жители знакомились в самую последнюю очередь, и то по обыкновенной случайности – весь этот список занятых территорий и негласных уставов находился на самой последней странице коротенькой, ознакомительной брошюры, пахнущей заводской краской, которая по обыкновению своему всегда оставалось нетронутой. Только боюсь, такая халатность могла обернуться действительно множеством неприятных казусов, с которыми сталкиваться... Себе дороже, мягко говоря. Особенно когда дело касается Культа и всех тех с ним связанных помешанных фанатиков, какими они успели себя зарекомендовать. Надеюсь, друг мой, вы не попадаете в этот перечень.

Внезапно нечто интересное, почти незаметное, точно помеха в углу телеэкрана, где цвета мягко переплывают в раздражающий красноватый оттенок, натягивающий на себя цветное и мигающее полотно. Вот оно блеснуло, а затем скрылось в голых ветявях деревева, синих издалека от чудной росписи узорчатого инея, не привлекая лишнего внимания, стало более незаметным, но ощутимым, слега померкло, утопая в красках улицы.  «Нарушитель», – коротко проносится в его мыслях это слово, совсем не отличающееся от всех других остальных слов. Тем не менее, если бы можно было описать тот звук, который сопровождал его, то я бы подобрал нечто рычащее, стальное, немного сопротивляющееся, как визг стали по точильному камню. Очередная головная боль, пустая, разбойничая порода, которая, как всегда, умело разрушала своим появлением нерушимую, почти хрустальную идиллию этого райского места. А Говард, к сожалению, был очень строг к тем, кто свободно плевал на законы и рамки, держащие весь мир, в его узком представлении, в полнейшем порядке. Он бы с огромной радостью перетравил бы их всех как тараканов, очищая улицы от их гомона, который является источником постоянной головной боли, которая настойчиво пульсировала в его черепной коробке с каждым разом всё настойчивее и настойчивее. Разбойники... Всё эти Разбойники...
Эта фанатическая ненависть ко всему, что начинается с «р» заканчивается  на «к»– дополнительный бак с топливом, на котором он ещё живёт, которое мотивирует его на совершение самые разные подвиги, потому что оно впрыскивается в его кровь, заставляя сердце биться быстрее, соображать быстрее, действовать намного увереннее. Судьба обошлась с  Говардом жестоко и болезненно. Вся его семья отвернулась отступила от его единственной, истинной тропы и стала промышлять делами для птицы очень уж низкими. «Позор», – каркает он про себя и смотрит чуть в сторону, не спуская глаз с фигуры хищной птицы, тихо  блекнущей на фоне коры дерева, но Говард его уж точно уже из виду не потеряет.

Поднявшись над крышей Ратуши, он описывает плавный вираж, спускаясь к намеченной точке прорезая ледяной воздух чёрными крыльями – к особо упитанной ветке чуть выше нарушителя. Скользящий свист хлопанья крыльев вместо доброжелательного приветствия. Ему бы сейчас же завязать драку... Сейчас бы прогнать взашей этого ястреба, чтобы наглец облетал это место за добрую тысячу километров. Вместо этого следует вопрос, простой и обычный, с таким враждебным, стальным стержнем в голосе:
– Что ты тут делаешь, ветреноголовый? Эта территория принадлежит Культу, а твоё появление, я надеюсь, всего лишь ошибка. Ты должен покинуть это место, иначе я буду вынужден применить все необходимые меры, а у меня, уж извини, нет желания тратить на тебя своё драгоценное время.
Ох, бедный ястреб-тетеревятник, будь бы ты четвероногим, то с тобой даже разговаривать не сочли нужным – ты бы сразу получил по первое число, а сейчас, к сожалению, приходится упражняться в «дипломатии» с каким-то вороном. Надо тебе это или нет, не мне решать, но я думаю. что вы оба не желаете отступать от своих целей.

Отредактировано Говард (2017-06-08 09:38:36)