Из-за тошнотворного запаха дерьма и гнили тьма вокруг казалась осязаемой, неестественно горячей и душила, точно гидравлический пресс, наседая со всех сторон с явным намерением пропихнуться сквозь ноздри, пасть, кожу, глаза, последние предварительно вдавив вовнутрь. Лаэрт шагал практически наобум; высоко подняв голову, с нечитаемым во мраке кислым выражением на морде, он осторожно двигал лапами, что выглядело довольно-таки неуклюже, - под тяжестью отвращения они просто отказывались гнуться, - опять же, если бы кто-нибудь смог разглядеть эту журавлиную походку сквозь темноту тоннеля. Впереди маячил Рацио - крыса-посредник. Флинт потерял его из виду ещё тогда, когда они вынуждены были свернуть в узковатую трубу без единого намёка на свет, и слух нынче да инстинктивное ощущение чужого присутствия оставались его единственными ориентирами.
  До сих пор ему не удавалось зайти так далеко в Канализацию. Вернее, он и не пробовал... не было нужды. Лаэрт прекрасно знал, кому принадлежит местный Лабиринт, знал, где проходят незримые границы, и знал, кому дозволено их пересекать, а кому - лучше не стоит. Возможно, он всё равно бы рискнул  - любопытство игривым огнём покусывает душу, и с недавних пор пёс всё смелее и смелее позволяет себе его удовлетворять, но... не в этой жизни. Не тогда, когда добровольно поклялся молчать и не совать свой нос куда не велено... пока не велено.
  Они спасли Флинту жизнь - читай, вырастили себе нового бойца. Они умны, хитры, расчётливы и хладнокровны; то, что они делают - особого рода справедливость - жестоко и жутко. Иной раз Лаэрт бы поднялся против них, встал бы меж ними и теми невинными, что умудрились попасть в их немилость. Но долг - есть долг, честь и слово должны быть превыше сердечных метаний, иначе - босерон был уверен в этом - мир, лишённый принципов, погрязнет в хаосе.
  Флинт дал клятву и по-прежнему держался её, хотя, признаться, сегодня сделать это было особенно трудно.

  Задание ему с утреца выдал капо Альберто - через Рацио, конечно. Задание, никак не вписывающееся в рамки обязанностей союзника, что почти мгновенно навело Лаэрта на мысль: "не задание - испытание". Долгие месяцы Семья держала босерона на расстоянии вытянутой лапы: присматривалась, оценивала, как тогда, когда он валялся в луже собственной крови под мостом. Изредка к нему обращались - так, по мелочи, вроде "прислушаться к окружающим", "последить за тем-то или тем-то". Лаэрт был рад вернуть долг, но лишь сама Семья имела право определить его размер, и пёс просто терпеливо ждал, когда им вдоволь наиграются и отпустят на все четыре стороны.
  А потом к нему в нору заглянул Рацио.
  Всё очень просто: есть дворняга, "крышуемая" организацией; по какой причине - не его ума дело. Недавеча дворнягу эту из её "законного" подвала выдворил прибившийся откуда-то бродяжка. Зря, очень зря, потому что обиженная псина сразу же пожаловалась Семье. Которая вот, собственно, и посылает нынче закалённого в боях Лаэрта обсудить с самовольцем его неподобающее поведение.
  Обсудить...
  Нет, слава небесам, обошлось без смертей, но... Тот бродяжка оказался старым, брюзгливым стариком, который и слушать ничего не желал; плевался, орал, поносил крепким словцом "все эти мерзопакостные шаражки" и Семью в частности. "Вы ничего мне не сделаете," - рычал он. Полагал, что связался с какой-нибудь разрозненной мелкой шайкой вроде тех же разбойников, гопующей по местным подворотням.
  Старик был дряхл, едва держался на трясущихся ногах, но в приступе праведного гнева сверкал желтоватыми зубами, силясь вцепиться Лаэрту в холку, уверенный в собственной правоте и силе... Поначалу сердце защемила боль - давно забытое чувство, что жгло босерона первый десяток боёв - когда он таскал бродягу по камням облезлым брюхом. Давно Флинт не дрался - отвык от привкуса крови на языке. Но уже спустя пару секунд жалость, вина, стыд, горечь и скорбь перестали существовать, обратившись в призраки кем-то когда-то выдуманной морали. Хруст костей об бордюр звучал барабанной дробью. Запах страха, трясущееся тело под ним, забившаяся в горло шерсть и хриплые вскрики лишь раззадоривали, как быка - красная тряпка.
  Он не помнил, каким неимоверным усилием смог остановиться.
  Но точно знал, что старик, кем бы он ни был, вряд ли когда-нибудь рискнёт вернуться в этот проклятый город.

  Место, где его уже ждал чёрный кот, по-крайней мере не тонуло в кромешной тьме, освещаемое тусклой, мигающей жёлтой лампой, закованной в решётчатую арматуру, и лучами заходящего солнца, что пробивались сквозь пару дыр в каменной кладке у самого потолка.
- Капо, - в голосе Рацио причудливо сочетались хрипота и пронзительный писк, - он здесь, как вы и просили. - крыс отошёл на почтительное расстояние и уселся в углу, скукожившись, словно луковица, и подвернув под себя облезлый хвост.
  Лаэрт одними глазами проследил за его передвижениями - чисто рефлекторно - после чего сделал шаг вперёд, выступая из темноты.
- Капо, - уважительный кивок головы с отведённым взглядом - пёс не особо знал о правилах этикета, но пытался по мере возможностей, памятуя о часто бытующих в обществе аренных бойцов формальностях, проявить должное почтение к старшему по званию. - Та... леди (на этом слове голос Лаэрта дрогнул, позволив проявиться мимолётному отвращению ко всему случившемуся) может возвращаться в свой дом. Старик больше не станет проблемой... для тех, кто верен Семье.

Отредактировано Лаэрт (2017-10-06 19:30:52)